Оксана Головина - Сердце зверя [СИ]

— Ненавижу тебя! — она зло топнула ногой, бессильно сотрясая кулаками.

— Это пройдет! — капитан нацепил шляпу на мокрую голову, — когда перестанете злиться, рад буду вновь вас видеть, Виктория!

Свежая вода стекала по коротким волосам, за шиворот, приятно холодя после жаркого дня.

Он сделал знак рукой развернуться и идти обратно. В ответ на него полился поток отменной брани. К ее ужасу, она видела, как плечи его подергивались, когда он садился в машину. Он смеялся над ней! Проклятый южанин!! Ей ничего не оставалось, как вернуться. Она вернется, она обязательно вернется! Стоп! Что означали его последние слова? Он понял, почему она вернулась? Значит, она обронила бесценный накопитель в машине? Тогда, когда пыталась вытрясти из него душу… Черт!! Ну что ж, он сам напросился. Она вырвет свою вещь вместе с его руками, и сотрет проклятую улыбку с его лица. Она вернулась в огромное здание, понимая, что лишний раз рисковать нельзя. Видаль и так знал слишком много. Если он свяжется с Димкой — ей конец. Как ее могло так угораздить? Похоже, Зои была права. В этот день ей нельзя было ходить в Пустошь. Но накопитель хранил информацию, которую капитан никогда не должен был узнать. Там имелось и довольно много личного… он под защитой, но вдруг, Видаль догадается, как ее снять?!

Лифт поднимал ее к небу, через прозрачные панели его, она могла наблюдать, как там, в вышине зажигаясь друг за другом, вспыхивали огни. Из окон ее дома так же лился теплый свет.

Странно, отчего матери так поступать?

Виктория прокашлялась, чувствуя, что в горле все пересохло. Пожалуй, от воды предложенной капитаном не стоило так категорично отказываться. Она не пила целый день. Вспомнив южанина, она нахмурилась. Нужно было непременно договориться о встрече.

— Как же это получше провернуть? — Виктория поморщилась от одной мысли, просить этого наглеца.

— Все не так драматично, как может казаться на первый взгляд…

Профессор? Девушка превратилась в сам слух. Голоса за дверью звучали довольно отчетливо, чем немало удивили ее. Мало того, что сегодня мать принимала гостей, с чего они так громко разговорились?

— Так не должно продолжаться, Альберт. Эти провокации могут значительно навредить в…

Она нарочито громко распахнула двери, входя в прихожую. Мать, стоя в просторном зале, умолкла не договорив. Она была вполне свежа этим вечером. Длинное вязаное платье в пол, элегантно подчеркивало ее фигуру. Аккуратное каре каштановых волос обрамляло озабоченное лицо. Она нахмурилась, отчего тонкие морщинки в уголках серых глаз стали еще заметнее. Она все-таки устала, но была, как всегда сдержана и холодна. Тонкие губы, покрытые слоем безупречного тона помады, изогнулись, изображая дежурную улыбку. Она элегантно сложила руки на груди, поигрывая от нетерпения тонкими пальцами.

— Наслаждаетесь вечером? — Виктория, не разуваясь, прошагала по светлому вышитому цветами ковру, и потянулась к графину с водой.

— У тебя выдался трудный день, Виктория? — профессор отодвинул графин в сторону, наливая ей воду, в высокий синий стакан и повернулся к девушке.

Абсолютно спокойный и невозмутимый, что бы он при этом ни говорил, Альберт Ссон, глядел на Викторию из-под своей белоснежной челки. Своим привычным взглядом, который они с Зои втихую называли «воспитательным гипнозом». Она почему-то в такие моменты всегда гадала, какого же цвета у него глаза, а не о том, что от нее хотели услышать. Она проигнорировала протянутый стакан, принявшись жадно пить с тяжелого графина, переворачивая половину воды на себя.

Сквозь поток мыслей до нее донесся вопрос, который, наверняка, задавался уже не впервые:

— Ты снова пропустила занятия. Где тебя носило, Виктория? Что за оправдание ты приготовила для меня на этот раз?

Она краем глаз видела, что мать, не сводя с нее глаз, так же ожидала ее ответа.

— Я… я проспала…

Профессор почему-то вздохнул.

— Ну, что?..

— Ты меня разочаровала. Я ожидал, чего-то вроде падения астероида, или жутких монстров, сжевавших покрышки твоего авто.

Девушка хотела что-то сказать, но слова почему-то не шли. Ей захотелось куда-нибудь сбежать, лишь бы избежать расспросов, или получить свое наказание, в виде дополнительных часов в выходные. Ссон словно почувствовал ее настроение, и произнес спасительные слова:

— Ступай отдыхать, мы обсудим твое поведение позже.

— Вы мне не отец. Так что не распоряжайтесь в моем доме. Что касается пропусков, то это будет обсуждаться только в стенах Академии!

— Виктория! — мать гневно попыталась прервать ее, но дочь, стягивая грязную куртку и зашвырнув ее на белоснежное кресло, уже не слышала ее. Она с грохотом захлопнула дверь своей комнаты, и немного успокоившись, упала на кровать, так и не сняв ботинок. Мокрая майка холодила грудь и живот, еще больше остывая под врывавшимся из открытого окна ночным ветром. Она потянулась к карману штанов и достала свой коммуникатор. Набрав привычный номер, она слушала бесконечный сигнал ожидания.

— Ну, давай! Вы же починили ее!! — она стянула мокрую одежду, и, вернувшись головой на одеяло, наконец, услышала единственный голос, который ей хотелось слушать бесконечно.

— Я хочу тебя видеть!

— Вик. Я в Пустоши… — она чувствовала в его голосе улыбку, и от того еще сильнее хотелось, чтобы он немедленно оказался здесь, перед ней.

— Ты должен быть осторожен!

— Я всегда осторожен.

— Сначала стреляй, потом думай!

— Это твой удел, Вик! Тут мне тебя не переплюнуть. Как ты провела день? Ты говорила с матерью?

— Я свяжусь с тобой позже!.. — Виктория отключила прибор, закинув его под подушки.

Он в порядке, это главное. Рассуждать о том, как она провела день никак нельзя, единственное правильное решение — сбежать.

— Это становится нестерпимым… — голос матери снова ворвался в ее голову.

— Это тот момент, когда достигнуто так много. Ты же понимаешь? — успокаивающие слова Ссона звучали еще настойчивей.

— Это тот момент, когда мне хочется сказать — довольно! Ты никогда не был на моем месте! Не боялся заснуть по ночам, зная, насколько оно близко…

— Чего они орут? Ночь на дворе… Какого черта я должна вас слушать?! — она закричала им прямо из комнаты, стуча ногою в стену, чтобы они притихли.

В ответ, полился нескончаемый поток жалоб и упреков от матери. Так же неожиданно он и прервался тихим всхлипыванием. Видимо профессору удалось угомонить Главу сектора.

Виктория, возвращаясь от стены к открытому окну, горько усмехнулась — это ему всегда удавалось. Мать всегда ее сторонилась, инстинктивно держа на расстоянии. Она всегда смотрела на нее, но словно не видела. После того, как начались приступы, они и вовсе потеряли друг — друга. За всю ее жизнь, ее гладили по голове единожды, этот священный момент проявления нежности и заботы она бережно хранила в памяти… и, в этом воспоминании не было женщины звавшей себя ее матерью. Это была рука, большая и тяжелая, рука человека, назвавшегося ее курирующим офицером…